– Молодец. Думаю, ты очухаешься. – Сейчас не было смысла ему что-то выговаривать, страх только бы его охладил. – Давай польем тебе на грудь горячей воды, что нам принес мистер Гэрр.

Гэрр перешагнул через планширь и очутился в кабине, постаравшись не разлить воду из тазика, который держал в руках. Владе принял у него тазик и стал вычерпывать воду рукой, обжигая пальцы скорее от контраста температур, чем от того, что вода была такой горячей, и покапал ею на грудь Роберто. Тепло рассеивалось через костюм, и это было хорошо. Владе уже вырвался из воспоминаний и снова пребывал в настоящем – с пацаном, который скоро очухается.

– Только медленно, – сказал Владе, поручая Стефану продолжать вытирать волосы Роберто полотенцем. Вода быстро остывала, в тазик уже можно было опустить руки мальчика. Роберто по-прежнему дрожал, периодически извиваясь в судорогах, но это тоже было хорошо; ведь он мог замерзнуть так сильно, что не смог бы дрожать, и выйти из этого состояния было бы тяжело. Но парень до этого не дошел – его буквально колотило. Когда Стефан закончил сушить ему волосы, они сняли с него костюм, обтерли тело, натянули короткие штаны и мешковатую куртку и обернули вокруг головы, будто тюрбан, новое сухое полотенце.

– Ладно, – проговорил Владе спустя какое-то время. И предложил Гэрру: – Может, отвезешь нас домой?

Франклин кивнул.

– Поверить не могу, что снова везу вас домой, – заметил он Стефану и Роберто.

– Спасибо, – вяло ответили ребята.

– А что делать с их колоколом? – спросил Франклин у Владе.

– Отрежь его. Его можно потом забрать.

Когда Гэрр снова залез в свою кабину и взялся за управление, Владе уселся так, чтобы заслонить Роберто от ветра.

– Ну, – проговорил он, – что это сейчас была за хрень?

Роберто сглотнул.

– Мы просто искали кое-какие сокровища.

Владе покачал головой:

– Так, давай без этого дерьма.

– Это правда! – вскричали оба мальчика сразу.

Секунду они молча смотрели друг на друга.

– Он называется «Гусар», – сказал Роберто. – Это британский фрегат.

– Да ладно, – не поверил Владе. – Из той старой байки?

Ребята изумились:

– Вы про него знаете?

– Про него все знают. Британский корабль с сокровищами, который наткнулся на скалу и затонул во Вратах ада. Каждая водяная крыса в истории Нью-Йорка ныряла за ним. Теперь вот ваш черед, ребята.

– Но мы его нашли! Правда нашли!

– Да-да.

– Нашли, потому что мистер Хёкстер все разузнал, – объяснил Стефан. – Он изучал карты и записи.

– Не сомневаюсь. И что вы, ребята, там нашли?

– Мы одолжили металлодетектор, который может обнаружить золото на глубине до тридцати футов, и принесли туда, где, как сказал мистер Хёкстер, должен быть корабль, и он просигналил.

– Очень сильно просигналил!

– Не сомневаюсь. И тогда вы начали копать под водой?

– Так и есть.

– Под водолазным колоколом?

– Так и есть.

– Но как вы это себе представляете? Там ведь свалка, да? Это часть Бронкса.

– Да, так и есть. Там это и было.

– Значит, «Гусар» затонул в реке, а потом Южный Бронкс расширили в том месте. Это вы имеете в виду?

– Именно.

– Так как вы собирались докопаться сквозь ту свалку со своим колоколом? Куда собирались убрать весь тот ил?

– А я что говорил? – произнес Стефан после некоторого молчания.

– У меня был план, – с жалким видом промямлил Роберто.

– Не сомневаюсь, – ответил Владе и взъерошил Роберто тюрбан. – Вот что я тебе скажу: я теперь и сам этим займусь, и мы переговорим с вашим стариком-картографом, как только мы вернемся и вы как следует обсохнете, согреетесь и поедите. Договорились?

– Спасибо, Владе.

Вспомните, если вам позволит память, что после Второго толчка, когда двадцать второе столетие начало свою сюрреалистичную и волшебную историю, уровень моря поднялся примерно на пятьдесят футов по сравнению с уровнем начала XX века. Этот небывалый подъем оказался для людей – по крайней мере, для большинства – плачевным. Но на данный момент четыреста богатейших людей планеты владеют половиной всех ее богатств, а один процент всего населения – восьмьюдесятью процентами богатств мира. Для таких людей ничего особенно плачевного не случилось.

Столь замечательное распределение богатства служило лишь результатом логического развития обычных тенденций капитализма, следующего своему всеохватывающему принципу накопления капитала с наивысшей доходностью. Ловля этой наивысшей доходности была интересным процессом, который возымел непосредственное отношение к тому, что случилось в посттолчковые годы. Потому что те области, где можно достичь наивысшей доходности, с течением времени перемещаются по миру, следуя за разницей в развитии и курсах валют. Наивысшая доходность возникает в периоды быстрого развития, но быстрое развитие не может случиться где угодно – нужны первичная инфраструктура, дешевые кредиты, относительная стабильность и более-менее образованное население, стремящееся к собственному богатству и готовое жертвовать ради своих детей, усердно работая за низкую плату. При наличии таких условий инвестиционный капитал может хлынуть в регион, и тогда там возникает быстрый рост, а инвесторы имеют высокую доходность. Но, как и во всем, здесь действует логистическая кривая: нормы прибыли падают, пока работники ожидают более высоких зарплат и льгот, а местный рынок насыщается, пока население получает все самое необходимое. В этот момент капитал перемещается куда-нибудь в другое место, к новым возможностям. Люди в том брошенном регионе остаются наедине со своим статусом «ржавого пояса»[70], предоставленные своим судьбам туристского симулякра или чернобыльского небытия. Местная интеллигенция открывает биорегионализм и возвещает, как здорово обходиться тем, чего можно достичь в своем бассейне; оказывается, это не так уж много, особенно когда вся молодежь уезжает в иные места, следуя за небесными деревнями ликвидного капитала.